– Кто это? – шепотом спросил он спутника.

– О, это совершеннейшее ничтожество, – ответил тотпренебрежительно. – Писателишка из Парижа, Андре… то ли Буроскью, то лиБурлескью, самого подлого происхождения субъект, хотя и именует себя тонемецким дворянином, то шведским графом, то даже потомком знатного еврея изТоледо, ведущего род прямиком от праотца Авраама… Ничего не поделаешь, любезныйАрамис, в наши времена приходится вовлекать даже таких вот мизераблей –простолюдины порой незаменимы, чтобы, собравшись стадом, одобрительным гуломподдерживать те решения, которые вкладывают в их дурацкие головы благородныегоспода. Кроме шпаг, нынче есть еще и типографский станок – а этот вотпарижский прощелыга умеет, что ни говори, складно сочинять вирши, памфлетики итискать их на станке… Пусть его повеселится, потом отошлем назад на то место,которого он заслуживает… К тому же, скажу вам по свести, у него есть молодаяпроказливая женушка, а в этом случае подлое происхождение благородных господотвращать не должно… Подождите минутку.

Он прошел к столу и, склонившись над одним из сидящих,что-то зашептал ему на ухо. Тот, оглянувшись, живо вскочил и подошел кд’Артаньяну, а остальные, увлеченные вином и визгливыми виршами, и внимания необратили на вошедших.

На сей раз гасконец, несомненно, имел дело с дворянином –совсем молодым, стройным, изящным.

– Вы и есть Арамис? – спросил он отрывисто, какчеловек, принужденный спешить. – Я – граф де Шале, маркиз деТалейран-Перигор, служу ее величеству королеве. Надеюсь, вы простите мне, чтоне приглашаю вас к столу? Я бы выставил перед вами все вина и яства Зюдердама,но обстоятельства таковы, что вам следует немедленно отправляться во Францию. Вгороде…

– Рыщут кардинальские ищейки, я уже осведомлен, –сказал д’Артаньян. – Мне они пока что не попались, а жаль, был бы случайобнажить шпагу…

– Забудьте об этом! – прошептал молодойграф. – Интересы дела выше подобных забав… Письма, которые выповезете, – итог долгих и тягостных переговоров с испанцами… Впрочем, тамвсе сказано.

Он достал из-под колета[34] довольно толстыйсвиток из доброй полудюжины свернутых в трубку бумаг и сунул д’Артаньяну.

– Возьмите и понадежнее спрячьте под камзол!

– Я должен передать что-нибудь на словах?

– Ну разве что… Пока они там будут расшифровыватьписьма… Передайте, пожалуй, что все в порядке. Испанцы дают деньги, их войскауже выдвигаются, чтобы согласно уговору занять пограничные города, а испанскийкороль готов всеми имеющимися в его распоряжении средствами поддержать своюсестру, нашу королеву, вплоть до занятия Парижа… Первым делом, как идоговаривались, следует покончить с кардиналом, тогда другого можно будет взятьголыми руками – насчет де Тревиля все решено… Кардиналу на сей раз пришелконец…

"Э, сударь! – воскликнул про себяд’Артаньян. – Как выражаются у нас в Беарне – не стоит жарить непойманноговепря…"

Вслух он сказал:

– Я передам все в точности, граф.

– Торопитесь, бога ради! Я не хочу, чтобы вас виделиэти… – Он оглянулся в сторону расшумевшихся гуляк. – В заговорвтянулось столько случайного народа, от которого надо будет избавиться поминовании в нем надобности, а пока мне – мне! – приходится сидеть за однимстолом с подобными скотами, – кивнул он в сторону толстяка, вдохновенноизвергавшего рифмованные поношения кардиналу, коего этот субъект самонадеяннополагал уже покойным. – Не возвращайтесь в гостиницу…

– Да, меня уже предупреждали.

– Отлично. Где-то тут рыщет д’Артаньян. Атос взялся сним покончить, но это не тот случай, когда нас способно выручить дурацкоеблагородство Атоса. Бьюсь об заклад, он по всегдашнему своему обыкновениюполагает покончить дело дуэлью, – как будто сейчас допустимы обычныеправила чести! Нет, не тот случай!

"Ну, после таких слов моя совесть чиста совершенно", –подумал д’Артаньян, пряча письма под камзол и тщательно застегивая пуговицы.

– Вперед, черт возьми! – энергично поторопил егомолодой граф. – Письма передайте в руки герцогине… Удачи, Арамис!

Д’Артаньян не заставил себя долго упрашивать – он нахлобучилшляпу, кивнул на прощанье графу и побыстрее выскочил из комнаты, прежде чем нанего успели-таки обратить внимание эти болваны, отчего-то искренне полагавшие,что кардинала Ришелье можно уничтожить посредством дрянненьких, бегущих впередисобытий виршей и детских забав с повешенными раками.

Оказавшись на улице, он огляделся. Капуцина в пределахдосягаемости взора не наблюдалось. "Черт бы их побрал, опытныхшпионов, – подумал д’Артаньян. – Может, они как-нибудь ухитряются,без всякой помощи нечистой силы, следить так, что их самих вовсе не видно? Нет,в конце концов, тут не беарнские леса, где можно затаиться в кустарнике, задеревом, на ветках наконец…"

Он быстрыми шагами направился в сторону конюшен, гдедожидался Планше с лошадьми.

Трое выскочили ему навстречу из узенького кривого переулочкатак быстро, что д’Артаньян в первый миг принял их за некое подобиечертей, – но тут же спохватился: с каких это пор черти бросаются нахристианина, хоть и нерадивого, средь бела дня, пусть и в насквозь еретическойстране?

И выхватил шпагу – поскольку на него уже было нацелено сразутри. У каждого к тому же были и даги, длинные узкие кинжалы. Судя по ихгнусно-решительным физиономиям, эти господа, если только тут уместно стольвежливое определение, намеревались действовать вопреки всем правилам дуэли (окоих, быть может, не слыхивали от рождения). На д’Артаньяна, направляемыенедрогнувшими руками, устремились сразу шесть стальных жал. Хорошо еще, что втесном переулочке они не смогли напасть сомкнутой шеренгой и мешали друг другу,ожесточенно сталкиваясь боками, а то и клинками, бросаясь вперед с тупойяростью, вызванной, без сомнения, особо щедрой платой.

Первое время д’Артаньян довольно удачно отмахивался своейдлинной рапирой, уклоняясь и делая финты – кругообразные движения клинком.Однако, как опытный боец, он быстро понял, что дело его заведомо проигрышное:пока он стоял, прижавшись спиной к бугристой глухой стене, он был почтинеуязвим, но нельзя же стоять так вечно. Рано или поздно которое-то из шестижал его достанет, потому что он лишен главного – всякой возможности маневра. Ктому же под распахнувшимися плащами у двоих из них блеснули рукояти пистолетов.В горячке первых минут они забыли о своем огнестрельном оружии, но как тольковспомнят… Это не дуэль, никто не будет соблюдать правила чести…

Спасение пришло столь же неожиданно, как выскочилинападавшие. За спинами хрипло дышавших наемных убийц показалась фигура вмонашеской рясе братьев-капуцинов; трехфутовая сучковатая палка, увесистая итолстенная, лишь отдаленно напоминавшая пастырский посох, с каким подобаетстранствовать смиренному служителю божьему, взметнулась, описала короткую дугуи соприкоснулась с затылком одного из нападавших так удачно, что тот моментальнорухнул без движения. С невероятным проворством монах сунул палку меж ногамивторого, отчего тот растянулся на булыжнике мостовой во всю длину с невероятнымшумом, а еще через миг обрушил свое нехитрое, но страшное оружие на запястьетретьему, враз вышибив у того шпагу. Убийца взвыл, как иерихонскаятруба, – но капуцин, уже не обращая на него внимания, схватил д’Артаньяназа рукав и поволок за собой лабиринтом кривых переулочков, мимо аккуратныхдомиков, каких-то бочек, шарахавшихся детей, повозок, тупичков, остолбеневавшихпочтенных горожан, куда-то чинно шествовавших с чадами и домочадцами… Гасконецне сопротивлялся, уже видя, что это – друг.